ЛЕНТА СОКОЛОВА-МИТРИЧА

Между тем вот уже почти месяц я не главный редактор Лаборатории "Однажды". Нет, я не вышел из бизнеса, я просто нашел, наконец, главного редактора.
С Евгенией Пищиковой мы познакомились еще в 90-е, когда вместе работали в "Общей газете". Конечно, тогда бы очень сильно удивились, если бы узнали, что с нами будет через 20 с лишним лет.
Женя славится своей житейской мудростью и любовью к французскому физиологическому очерку (на эту тему она регулярно читает лекции в "Школе хорошего текста" Татьяны Толстой). И, конечно, текстами - умными, чуткими и блестящими текстами, которые, сколько я себя помню, она всегда сдавала с большим опозданием. Поэтому мое предложение о работе звучало так:
- Жень, мне нужен главный редактор, и я уверен, что ты бы блестяще справилась, но ведь "Проеб Дедлайнов" - это твое второе имя.
- Дим, ну это я только со своими собственными текстами Проеб Дедлайнов. Это профессиональное свойство, а не черта характера. С другими авторами я работаю легко, быстро и гиперответственно.
В общем, мы с Женей решили рискнуть. Во-первых, потому что мои сотрудники, узнав о переговорах, уже ныли пару недель на каждой планерке: "Хотим Пищикову, хотим Пищикову!" А во-вторых, жизнь моя с тех пор, как появился Bombus, превратилась в одну сплошную боль: я уже давно забыл, что такое выходные, но еще чуть-чуть - и мне бы пришлось забыть, что такое ночи.
Прежде чем рассказать, что было дальше, процитирую отрывок из собственной книги "Мы здесь, чтобы победить". Это эпизод из жизни автгонщика и предпринимателя Леонида Новицкого. За минуту до описываемых событий он на международном ралли попал в страшнейшую аварию и вот-вот должен был погибнуть от прилива жидкости в легкие.
"Я был уже весь синий от удушья, когда возле нас остановилась следующая машина. Штурман этого экипажа по основной профессии был хирургом. Он моментально понял, что со мной происходит, схватил свою железную ручку, вытащил из нее стержень, сильнейшим ударом про- бил мне грудь и таким образом дал доступ воздуха в легкие. Следующие несколько часов я дышал через эту ручку, которая превратилась в нечто вроде патрубка. В таком виде медицинский вертолет эвакуировал нас в ближайшую больницу. Что такое медицина районного уровня в Тунисе — можете себе представить. Оборудования нет. Цивилизации нет. Из обезболиваю- щего только морфий, который, как выяснилось, меня не берет. Металлические стержни вставляли фактически без обезболивания, спасало только то, что я постоянно терял сознание. Наконец, на третий день прилетел медицинский спецборт с реаниматологами из Германии. Первым делом они мне вкололи какой-то обезболивающий коктейль, и это было такое счастье, какого я больше не испытывал никогда. Ужасная боль, которая мучила тебя трое суток подряд, наконец начинает уходить из организма — лучше этого просто ничего на свете быть не может».
Вот что-то в этом роде я испытываю в течение последнего времени. Адская боль уходит. У меня за этот месяц даже был один выходной. Женя аккуратно взяла в свои руки бразды правления по всем книжным проектам и дала мне возможность сконцентрироваться на Бомбусе. Финальная редактура все равно идет через меня, но теперь это именно финальная редактура.
Главное качество хорошего редактора - это умение разговаривать. С авторами, клиентами, героями - даже с самим собой. Женя разговаривать умеет, как Шехерезада - люди расцветают и проявляют свои лучшие качества. Она, оказывается, действительно гиперответственна, она деликатна и снисходительна, она очень точна в формулировках и изумительно сочетает лексику 19-го века с изысканным матом. Она даже освоила трелло и назвала Андрея Тестова "соколиком". В общем, я теперь с легкой душой улетаю в Екатеринбург в командировки. На Большой Дмитровке теперь все спокойно. Ну, почти.
А если вы до сих пор не видели Пищикову живьем - то вот вам видеоотрывок из "Школы злословия", где она однажды побывала по приглашению Татьяны Толстой и Дуни Смирновой. Наверное, это была одна из немногих передач, где не было никакого злословия. И никто этого даже не заметил.

Наверное, надо написать что-то умное или громкое по поводу освобождения Ивана Голунова, но я просто тихо порадуюсь.

( Collapse )

Рассказали калмыцкий анекдот:
- Как вы живете у себя в Калмыкии? Там же степь и жара! Вот сегодня +47 в тени, говорят.
– Да нормально мы живем. Просто в тень не заходим.

Главное правило хорошей истории успеха звучит так:

"Историй успеха не бывает".

( Collapse )

Я 10 лет работал в "Известиях", и за это время у меня сложились очень теплые отношения с ветеранами этой газеты. Они видели во мне продолжателя традиций, а я просто очень люблю сильных, мудрых стариков. Особенно если они с тобой одной профессии и могут многому научить.
Известинцы 70-80-х годов до сих пор держатся вместе, регулярно собираются, общаются, поддерживают друг друга. Сегодня они мне позвонили и пригласили на свою очередную встречу 16 марта. Я сначала очень огорчился, потому что 16 марта меня не будет в Москве. Но потом очень обрадовался, когда узнал, что придут на это собрание 50 человек.
Обязательно присоединюсь к ним в следующий раз.
Мой совет всем начинающим в любой профессии - не вы...бывайтесь, умейте слушать стариков. Их знания устарели? Что-то прикладное - возможно. Но самое важное в любом деле не меняется столетиями. И это важное вы можете получить совершенно бесплатно. Либо - заплатить за него самое ценное, что у вас есть - потерянное время.

Между тем книга "Ген директора", созданная при участии Лаборатории "Однажды", вошла в число претендентов на премию PwC "Деловая книга года". Сейчас идет интернет-голосование, книга уже вошла в десятку, а что касается продаж, то первые 5 тыс экземпляров разошлись меньше, чем за месяц, сейчас уже продается второй тираж.
Я буду рад, если вы захотите поддержать наш проект, пройдете по ссылке и проголосуете. Напомню, в прошлом году наша книга "Мы здесь, чтобы победить!" вошла в шорт-лист "Деловой книги года" и была особо отмечена председателем жюри.
Заранее спасибо.

Утверждение, что коммунизм хуже фашизма, безошибочно выдает в человеке большевика.
Потому что выбор тут на самом деле примерно такой же, как между убийством холодным оружием и убийством горячим оружием.
Единственно верный ответ - это осуждение любых способов убивать.
Если же человек большевик, то, конечно, для него один из вариантов предпочтительней.

Ровно 13 лет назад мы с коллегами сильно напились, потому что по-другому пережить увиденное в этот день было невозможно.
+
БЕСЛАН. ВОЗВРАЩЕНИЕ В АВГУСТ
6 сентября. По дороге из Беслана в аэропорт Минвод нас с фотографом Володей Суворовым пробило на ржачку. Мы то и дело смеялись, а водитель-осетин все больше свирепел. После санитарной остановки у кустика Володя вдруг подумал вслух: «Интересно, а как ходят в туалет космонавты в условиях невесомости?» Этого оказалось достаточно, чтобы мы бились в конвульсиях минут сорок. Таксист реально испугался за наше психическое здоровье. Я сначала тоже подумал: «Что это со мной», а потом вспомнил "Курск" и успокоился. Когда мы три года назад ехали с родителями погибших подводников из аэропорта Мурманска в гарнизон Видяево, некоторые из них тоже смеялись. Психологи мне потом объяснили, что это нормальное явление. Эмоциональная разгрузка. Пройдет.
Уже в Москве мне еще несколько дней после Беслана снились смешные сны. Просыпаюсь от собственного смеха и не помню, над чем хохотал. А когда знакомые просили рассказать, что я там видел, то вдруг понимал, что очень многое уже забыл. Остались лишь какие-то обрывки впечатлений – разрозненные, но достоверные. Вообще, смех и склероз – главное, что помогает справиться с ужасом. Защитная функция организма. Я, кажется, понял, почему ветераны не любят рассказывать о войне. Они просто ничего не помнят.
5 сентября. Первые похороны. Из любой точки в городе виден хотя бы один гроб. Беслан – хоть и город, но традиции здесь сохранились горские. По традициям, когда в доме появляется покойник, родственники распахивают ворота, выставляют перед домом гроб с телом, садятся возле него и принимают соболезнования. Мужчины молча, женщины кричат, бьют себя по коленям и реально рвут на себе волосы. Осетинкам из мусульманских семей немного легче: они кричат один день. Христианки – три. Уважая традиции, осетины-христиане пропустили осетин-мусульман на кладбище на день раньше. Мать учительницы осетинского языка Алены Зуцевой, Наташа, не отходит от гроба дочери уже два дня и впереди еще целые сутки. «Не ест, только воду пьет, -- говорит про нее соседка Вера Цоколаева. – Я боюсь за нее».
Наташа вдруг резко замолкает, отрывается от гроба и, ни слова не говоря, уходит. Она как зомби идет по улице, заходит в одни открытые ворота. Минут через пять выходит и скрывается за следующими открытыми воротами. И так несколько часов подряд. Потом возвращается, садится у гроба и опять начинает кричать. Родственники погибших отрываются от собственных мертвых только для того, чтобы выразить соболезнование таким же, как они. Всем без исключения. Открытых ворот в городе сотни, но люди ходить не устают. Такое ощущение, что они делают это на автомате. Традиции сильнее людей.
В час для весь город, не сговариваясь, начинает возле гробов траурные речи. Говорят на осетинском. Потом поднимают гробы и начинают движение в сторону кладбища. Также, не сговариваясь. Вместе выходят на главную улицу города. Ощущение такое, что у всех жителей Беслана радиопередатчики, которые позволяют координировать свои действия. На самом деле, просто испокон веков здесь хоронили с часу до двух. Похоронная процессия длиной в несколько километров парализует движение на федеральной трассе Москва – Владикавказ. Тут же выстраивается огромная пробка, но обогнать процессию никто не пытается. Встречные машины останавливаются, из них выходят люди, снимают кепки и стоят с непокрытой головой, пока мимо не понесут последний гроб. Поражает всеобщность этих действий. Ни один не обогнал, ни один не проехал мимо, ни один не отсиделся в кабине. Все слепо исполняют какую-то единую волю.
Эту единую волю помню еще утром, в здании школы. Там я увидел оставшиеся от бандитов доллары. Первая подлая реакция – подобрать. Что-то остановило. Вдруг понимаю: если бы наклонился – разогнуться мне уже не дали бы. Доллары здесь никто не берет. Омерзение перед этими купюрами какое-то вселенское. Преодолеть его пришлось лишь работникам прокуратуры, которые забрали купюры на экспертизу. У них работа такая.
С появлением первого гроба на кладбище замолкли 6 экскаваторов, которые за сутки не успели вырыть и половины могил. Когда похоронят всех погибших в теракте, кладбище Беслана увеличится наполовину. К крикам женщин прибавляется рык мужчин. Мужчины здесь не плачут, а именно рычат. Многие украдкой кладут под гроб погибших мешочки с пулями. Это клятва отомстить. Потом на вопросы журналистов они отвечают, что мстить не будут, что не дадут врагам себя перессорить, что мир – это главное. Им верят.
4 сентября. Опознание трупов. Их выложили во дворе Бюро судмедэкспертизы во Владикавказе. Этот двор превратился в аквариум со смертью. Журналистов, которым удается перелезть через забор, не трогают, но через пять минут они уже сами карабкаются обратно с такой быстротой, как будто по ним стреляют. Я стою у забора зажмурившись и пытаюсь дышать через ворот куртки. Не помогает. Затыкаю нос и дышу ртом. Вечером очень сильно об этом жалею, потому что мясо есть не могу. Видеть свое тело тоже не могу. Очень странно, что оно шевелится. Зачем я спрыгнул сегодня с забора в этот аквариум – все равно описать, что там видел, невозможно. Чтобы справиться со страшным привкусом во рту напиваюсь водки и засыпаю. Ничего не снится.
3 сентября. До часу дня все относительно спокойно. Утром в Доме культуры перед родственниками заложников выступил доктор Рошаль, чуть раньше осколком от подствольной гранаты ранило в ногу милиционера, и заграждения отодвинули от школы еще метров на 100.
В час дня в городе вдруг нажали какую-то кнопку. Толпы женщин хлынули от центральной площади, толпы мужчин ринулись к ней. Первые несколько минут было даже не понятно, чего это все вдруг всполошились: звуки взрывов и пулеметных очередей заглушали клаксоны машин, которые на бешеной скорости рванули к центру. Через 20 минут, когда на площадь стали выносить первых освобожденных заложников, толпа мужчин стала буквально сметать неудачно припаркованные автомобили, чтобы дать проехать скорой помощи. Машины переворачивали, не разбирая, что это – БМВ Х5 или Запорожец. Никто потом не предъявлял никому никаких претензий. Владельцы покореженных авто тут же садились за руль, чтобы отвезти с больницу раненных детей. Вся площадь стала местом какой-то организованной мужской силы. Все происходило стихийно, но слаженно. Одни, не обращая внимания на кордоны и блокпосты бежали к школе, забирали свою порцию уцелевших детей, и несли их к площади, другие подхватывали освобожденных, сажали в машину и мчались в больницу. Третьи уже сооружали искусственную переправу через железнодорожные пути, чтобы машины с ранеными не делали крюк и быстрее добрались до врачей. Выпадали из общего движения только те, кто уже увидел своих детей мертвыми. Глаза у них были стеклянные, ноги ватные, а кулаки в крови. Кулаками они в ярости били об стены домов.
По площади пронесся слух: поймали боевика. Толпа куда-то побежала, увлекая меня как в воронку. Очередь из автомата и толпа расходится. Оказывается, никакого боевика не было. Произошло следующее. В Беслане есть один глухонемой. У него борода. Он, как и все мужчины, тоже пришел на площадь. Вид у глухонемого уж больно ваххабитский, поэтому его окликнул милиционер, чтобы проверить документы. Глухонемой не слышит, идет дальше. Милиционер кричит: «Стоять!» и бежит за ним. Толпа отреагировала: видит – идет бородач, за ним бежит милиционер. Значит, боевик. Все побежали на помощь милиционеру. Глухонемой увидел погоню и побежал. Толпа уже нависла над ним, чтобы разорвать на части, когда наперерез выбежал другой милиционер, дал залп в воздух и повел глухонемного до выяснения в штаб.
Примерно в это же время из окна школы выпал настоящий раненный боевик. Об этом мне рассказал фотограф Миша Климентьев. Миша не успел прицелиться из фоторужья, как боевика не стало. Толпа, бросившаяся на него, просто втоптала его в землю. Люди прыгали у него на голове, у боевика хрустели кости. Если бы под ним была не земля, а асфальт, его просто растерли бы по асфальту. Миша говорит, что в этот момент не испытывал к нему ни малейшей жалости.
2 сентября. В городе для журналистов большая проблема – негде пожрать. Все кафе и рестораны открыты, в них сидят работники и хозяева, но нигде не кормят.
-- Мы сами уже второй день не едим и не можем смотреть, как другие едят, -- объяснил повар кафе «Хаш» Аслан Дударов.
-- А зачем тогда на работу выходите?
-- Положено – выходим. Но работать мы не можем, и хозяин нас понимает. У него у самого племянник там.
Вообще, город разделился на «там» и «здесь». И все, что «здесь» не имеет ни малейшего значения. Когда 3 сентября начался штурм, Аслан побежал к школе, даже не заперев кафе. Никто ничего не украл.
Для сравнения, «Курск». В августе 2000 года Мурманск живо откликнулся на гибель моряков-подводников. К приезду небедных журналистов со всего мира таксисты подняли цены втрое, менялы установили грабительский курс валюты, местное телевидение резко пересмотрело тарифы на перегон картинки. Когда я открыл дверь номера в гостинице «Арктика», первое, что увидел – россыпь визиток на полу. Силуэт женского тела, телефон и надпись: «А мы уже здесь».
В Беслане мне в первый же день стало стыдно за русских. По сравнению с осетинами мы во время терактов выглядим бледно. На площади Дома культуры ни одного пьяного. Местные жители пускают журналистов на ночлег бесплатно. Улыбка воспринимается как оскорбление, смех – как пособничество террористам.
Для сравнения, «Норд-Ост». В ноябре 2002 года окрестности ДК Шарикоподшипникового завода превратились в место массовых гуляний. Люди приходили глотнуть воздуха исторического события. Сфотографироваться на фоне кордонов. Смех и улыбки. Молодежь заставила все окрестные дворы пустыми бутылками из-под пива. Если бы события развивались так же, как в Беслане, никто спасать заложников не побежал бы.
1 сентября, 9 утра. Я нахожусь возле школы на празднике начала учебного года. Перед школьным крыльцом куча детей и родителей, выступление первоклашек, первый звонок и все такое. Номер школы – 157 и находится она не в Северной Осетии, а в Киеве. Я приехал сюда сделать смешной репортаж о том, как мастер косноязычия Виктор Степанович Черномырдин дает украинским детям первый в этом году урок. Про Беслан я знаю только то, что это город, в котором делают средней паршивости водку и шампанское.
Тема черномырдинского урока звучит так: «Человеческая жизнь – это высшая ценность».
Я уже было совсем поверил, что так оно и есть, когда позвонили из редакции и сказали, что нужно ехать в Осетию.
Вместо урока Черномырдина я получил урок Беслана. Теперь я точно знаю, что человеческая жизнь вовсе не высшая ценность. Теперь я знаю, что европейский постулат о высшем смысле человеческой ценности и есть та зараза, которая разъедает и Европу, и Россию. Если высшая ценность – твоя собственная жизнь, то единственный смысл этой жизни – получить от нее максимальную дозу удовольствия. А человек, получающий удовольствия – это слабый человек. Очень слабый.
Теперь я точно знаю, что высшая ценность – человеческая смерть. И смысл жизни – в смерти. Не в том, чтобы срочно умереть, а в том, чтобы знать, за что эту свою жизнь можно отдать не задумываясь. Смысл любого действия в том, что заставляет отказаться от бездействия. Формула поступка – отказ. Чтобы встать, нужно отказаться от состояния покоя. Чтобы прыгнуть с парашютом, нужно отказаться от состояния безопасности на борту самолета. Чтобы жить полнокровной жизнью, нужно изначально отказаться от нее, отдать ее в заложники высшей воле и жить по этой воле и умереть по ней, если потребуется.
Я вспомнил, что мне приснилось той ночью, когда я смеялся. Мне приснилось, что человек, на самом деле, сам себе не нужен. Абсолютно. Всю жизнь он мается одной заботой – кому бы подарить свою собственную жизнь. Он и хочет этого, и боится. Это очень смешно.
Умеющих убивать могут победить лишь умеющие умирать. Террористы научились убивать. Мы не умеем ни того, ни другого. Поэтому мы проигрываем терроризму.
После Беслана я почувствовал смертельную усталость от той системы равновесных ценностей, в которой мы живем. В которой грех не грешнее святости, а святость не круче греха. Впервые пожалел, что не родился веке в 16-м или 15-м. Когда мир был строгим, жизнь не кончалась смертью и люди боялись только Бога – живого и настоящего.
Я ни к чему не призываю. Я просто описываю состояние человека после Беслана. Возможно, до следующего августа это пройдет. Склероз умеет.

А вот какую идею мне тут подкинула моя собственная голова.
Я давно заметил, что вокруг много хороших мальчиков и девочек, которые к своим 30, 40, а то и 50 годам так и не стали мужьями/женами и отцами/матерями. Причем случилось это, судя по всему, по какому-то невероятному недоразумению. И мне, как человеку с непреодолимым инстинктом гармонизации окружающего мира, ужас как хочется их всех обневестить и заженихать.
Что если я в своем вк-жж-фейсбуке буду иногда (очень редко) давать брачные объявления? Разумеется, только про тех, кого знаю лично. Несколько пронзительных и честных слов о человеке плюс целомудренная фотография. И самое главное - делать я это буду без разрешения объявляющихся, а может быть даже вопреки их желанию. Почему?
Во-первых, это защитит их самих от подозрений в том, что они докатились до брачных объявлений. А во-вторых и в-главных, мне действительно наплевать на их собственные представления о том, хотят они жениться/мужаться или нет. Я не собираюсь тащить их под венец. Я просто готов высказать свое частное мнение о том, что такой-то/такая-то могли бы стать хорошими мужьями/женами и запускаю процесс, который разнообразит палитру их возможностей. А воспользуются они этими возможностями или нет - их собственное дело.
Если Вы за - пишите в комментариях цифру 1. Если против - 2.
Мы подумаем и я решу.

На фото - второй внизу справа.